клятвы клятвами (читать
первую часть «контекста»),
а «девять дней одного года»
стали для преуспевающих
учеников михаила ромма
большим мастер-классом.
всё — и актерский состав
с нечеловечески искренними
баталовым и смоктуновским,
и революционные решения
оператора германа лаврова,
и работа с декорациями,
и диалоги, и звукорежиссура —
не просто снабжало зрителя
представлением о той эпохе,
но и говорило, заглядывая
вперед, какие испытания
ждут Человека, устоявшего
на этих исторических рельсах.
время синтетических страхов
ушло — теперь на повестке дня
война и мир, здоровье, наука,
семейное будущее и стонущая
психология каждого из живых.
теперь — закадровый голос без
режима под названием «ложь»,
который так часто уводит мысль
в опасное деструктивное русло.
вот и сам режиссер, пропуская
через фильтр прошлое, понимал..
«я долго считал, что зря потратил
добрую половину своей молодости
на бесполезную военную службу,
на бесполезную учебу во вхутеине
(скульптурный факультет-мастерская),
на бесполезные любительские
занятия театром и литературой.
лишь много времени спустя я понял,
что этот период моей жизни был,
пожалуй, для меня важнейшим, что
он в значительной степени определил
все мои творческие возможности».
развернувшись на 180°, михаил ромм
исполнил долг советского общества —
пересмотрел роль всего, что было 'до':
«итак, разложив перед собой свои
послевоенные картины, я с горечью
убеждался в том, что круто повернул
с выбранной мною самим дороги».
а что насчет гусева, который по
нетронутому цензурой сценарию
в одной из сцен приходит на могилу
матери, а под конец — слепнет?
или все-таки «гусь» как единица
измерения звучит неубедительно?